Жизнь украинцев уже долгое время наполнена волнующими, тревожными, а подчас и шокирующими событиями. Они в выпусках новостей, в социальных сетях, в личных разговорах, а для кого-то – это самая что ни на есть реальная реальность.
Специалисты, говоря о катастрофах, войнах и других бедствиях, любят упоминать словосочетание «посттравматический синдром» как одно из самых очевидных из последствий. Грозит ли этот синдром всей Украине? Может ли такая травма «сломать» человека и стать причиной заболевания? Что происходит с военнослужащими, добровольцами, переселенцами? Можно ли защититься от войны?
Об этом и многом другом ForUm`y рассказала заведующая отделом психических расстройств лиц пожилого возраста Украинского НИИ социально-судебной психиатрии и наркологии Министерства здравоохранения Украины, доктор медицинских наук, профессор кафедры общей медицинской психологии Национального медицинского университета имени Богомольца Елена Хаустова.
Поскольку разговор вышел интересным и долгим, мы разделили текст интервью на две части.
Начало ищите здесь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
- В идеале у профессиональных военных должны быть элементарные навыки защиты психики. Но у нас в АТО в срочном порядке набирали не только профессионалов. Сейчас некоторые из них после ранений возвращаются в мирную жизнь. Как быть с ними и их травмами?
- Я уже упоминала об экстремальных ситуациях, которые переживала наша страна. И не всегда все шло спокойно и мирно. Но сейчас пострадавших больше, и мы их чаще видим. С моей точки зрения, очень важно не начинать изобретать велосипед, не бегать с надписью «посттравматическое стрессовое расстройство» на плакате. Я уже слышала идеи создания отдельного реабилитационного центра для пострадавших в зоне АТО. Для меня категорически неприемлема такая постановка вопроса. Потому что, когда возникает какая-то травматическая ситуация, задача номер один – это изъять человека из нее, а задача номер два – обязательно «переключить», дать альтернативное дело. Но ни в коем случае не собирать вместе группу людей с одинаковыми переживаниями, чтобы они и дальше «варились» в них. Кстати, здесь стоит вспомнить о реабилитации детей Беслана. Какие были ошибки? Да, шикарно, что их привезли в «Артек» вместе с командой грамотных профессионалов- психологов. Но их привезли без родителей, что является дополнительной травматизацией для ребенка, и они все находились в закрытой зоне, откуда не выйти. И это мешало полноценной реабилитации этих детей.
Но все усилия по реабилитации пострадавших в АТО, на мой взгляд, должны быть направлены на возвращение к нормальной жизни, на то, чтобы люди возвращались к привычному опыту, чтобы они возвращались туда, где жизнь - это основная ценность. Важнее всего адаптировать их к этой ситуации. Да, есть пострадавшие, да, есть люди с ампутациями. Вот как-то пришли к таким пострадавшим паралимпийцы и показали, что это можно преодолеть. Понятно, что у многих ребят, видевших этих паралимпийцев, был скепсис. Понятно, что, условно говоря, из ста пострадавших один станет паралимпийцем и получит медаль. И скепсис здесь понятен. Но, с другой стороны, кто-то из ребят восстановится и пойдет учиться, кто-то откроет маленькое предприятие. То есть засесть дома в четырех стенах, да еще и с телевизором или социальными сетями, «пережевывая» произошедшее, категорически нельзя. Именно выход в социум со сформировавшейся целью очень важен.
Психологам и волонтерам, работающим с людьми с посттравматическими расстройствами, очень важно помочь человеку сформировать и выстроить цепочку целей на будущее. Речь не идет о какой-то глобальной цели, ведь достичь ее может быть чрезвычайно трудно. Все цели из этой цепочки должны быть достижимыми. Когда человек знает, куда идти, он не стоит на месте, не погружается в свои переживания.
- Может ли информация, которую мы получаем из телепередач или Интернета, негативно влиять на психику, дополнительно травмировать ее?
- Да, это может быть очень серьезным негативным фактором. Я прекрасно понимаю, что телеканалы могут и неумышленно оказывать плохое влияние. Ведь появляются и позитивные сюжеты. Но очень важно, чтобы эти сюжеты строились не с позиции жалости или с чрезмерным пережевыванием деталей произошедшего. Нужно, чтобы они были направлены в будущее: на планы людей, перспективы, их желания. Чем больше мы направляем людей в будущее, тем больше мы помогаем им оставить позади травму. Это очень трудно, поверьте, но это необходимо.
- А если говорить о беженцах? Как помочь им адаптироваться и не допустить, чтобы воспоминания о пережитом снова и снова травмировали этих людей? Могут ли это делать волонтеры?
- Характерной особенностью психологического состояния вынужденных переселенцев является так называемая категория утраты. Снова хочу подчеркнуть, что это нормально для здорового человека. Эти люди лишились привычного жилья, личных вещей, в конце концов, они лишились друзей, своего привычного окружения, кто-то потерял близких родственников. Некоторые семьи вообще разъехались в разные стороны: кто-то в Украину, кто-то в Россию, да еще и с совершенно разной «идеологической» канвой. Конечно, все это вызывает негативную реакцию. Здесь очень ярким социально-психологическим моментом является возникновение так называемого ущерба самоутверждения. Часто практикующие психологи и социальные работники говорят, что переселенцы могут не полностью ориентироваться в языке, хотя Украина – это страна билингвитов, людей, нормально владеющих двумя языками. Но здесь может быть и какой-то внутренний барьер по отношению к украинскому языку у тех, кто приехал из русскоязычных регионов. И такой барьер возникает не потому, что этот человек плох или хорош. Это как раз может быть проявление ущерба самоутверждения. Плюс возможное незнание культуры нового региона. Также у человека, вынужденно переехавшего в другое место, есть внутреннее, подсознательное стремление сохранить приверженность своим прежним ценностям и ритуалам. Он как бы цепляется за то, что было. И это нормально. Точно так же нормально даже негативное отношение к новым социокультурным нормам, что сопряжено с реакциями шока и отрицания при посттравматическом синдроме. Естественно, у переселенцев возникают изменения мотивационно-потребностной сферы. Эти люди сидят на месте, в четырех стенах, они не идут устраиваться на работу, не начинают общаться с новыми людьми. Например, они не меняют круг общения, подсознательно считая, что тем самым откажутся от прежнего круга общения, перечеркнут то, что когда-то у них было, и не желают этого делать.
Иногда ущерб самоутверждения выражается еще сильнее. Так бывает с людьми, у которых самооценка была изначально занижена, которые на личностном уровне повышенно тревожны, у которых снижено настроение или активность, которые проявляют агрессию и негативизм. Сюда же относятся и люди с отклонениями поведения. Все они гораздо сложнее адаптируются к новым условиям.
- А каким же образом им начинать жизнь на новом месте, социализироваться, адаптироваться и так далее?
- Это, как правило, задача социального работника, а помочь в этом может психолог. Именно подсказать, как подойти к человеку, что ему сказать, может специалист. Есть один момент: нельзя говорить в директивном тоне. На фразы типа «надо пойти работать, надо пойти поесть» мы получим реакцию отрицания. Если же, к примеру, сказать, что «нам нужно 15 человек, чтобы убрать мусор на Трухановом острове, за 20 гривен за два часа работы», то реакция будет совсем другой. Ведь человек начнет потихоньку, постепенно вливаться в какую-то деятельность. Поэтому мы и говорим о том, что время адаптации можно условно разделить на несколько этапов. Первый этап начинается, когда человек только переехал, в это время начинает формироваться чувство безопасности. Этап этот достаточно длительный и может продолжаться до полутора месяцев. На самом деле человеческую психику нельзя переключить так же легко, как выключатель в комнате. Второй этап направлен уже на организацию жизни человека в новых условиях. Как раз здесь нужно поощрять, именно поощрять, активность и параллельно проводить профилактику иждивенческих установок. Свобода выбора остается, но при этом какая-то деятельность оказывается выгоднее сидения на месте. Третий этап – это уже активная реабилитационная работа, когда человек включается в какие-то психотерапевтические группы, социальные проекты, возможно, становится волонтером. И наконец на четвертом этапе активность социального работника или психолога уменьшается, и человек постепенно входит в свою старую-новую активную социальную жизнь, не нуждаясь в поддержке.
Нужно также заметить, что вот это чувство растерянности может доходить до очень больших размеров, особенно у детей. Иногда психологам приходится для таких деток даже писать специальные памятки вроде «кровать, чтобы спать», «стул, чтобы сидеть», потому что до такой крайней степени доходит растерянность, стрессорная потеря навыков и ориентации. Но это помогает войти в новый ритм жизни с необходимыми правилами. Безусловно, эти правила были и раньше, но стресс оказался чрезмерным для человека, вызвав растерянность, мешающую ориентироваться.
- Вы уже упоминали о вторичных жертвах военных действий. Можно ли назвать таковыми всех тех, кто смотрит или читает новости либо же общается с очевидцами событий?
- Как раз рассказы очевидцев наносят вторичную травматизацию, это типичный пример. Понимаете, телевизор с Интернетом в распространении и даже принятии насилия уже сыграли свою негативную роль. У современного человека уже в какой-то степени, к сожалению, произошла виртуализация восприятия. Во многих играх, фильмах мы видим выстрелы, взрывы, много жертв, много крови, но знаем, что это все ненастоящее, игрушечное. И когда с того же экрана предстают уже реальные события, то мозгу очень трудно переключиться и понять реальность происходящего. Это и есть виртуализация восприятия. Поэтому восприятие информации о войне через телевизор – это немного не то, ведь человек, как ни странно, защищен опытом просмотра фильмов и так далее.
Но когда о войне рассказывают живые свидетели, когда их рассказ эмоционален и вы заражаетесь этими эмоциями, тогда уже другое дело. Кстати, очень важно научить социальных работников и волонтеров не «заражаться», не перебирать на себя эти негативные эмоции, не аккумулировать их. Нельзя их задерживать в себе.
- Следовательно, именно рассказы очевидцев сильно травмируют тех, кто живет в относительно спокойной обстановке?
- Да, такие рассказы травмируют. На тренингах мы обращаем внимание психологов-волонтеров на то, что чужие контейнированные эмоции, придя домой, нельзя вываливать на членов семьи. Потому что именно родные и близкие станут вторичными жертвами. В психологии есть понятие супервизии. Когда психолог «выгорает», переполнен чужими эмоциями, ему нужно обязательно поделиться со своими коллегами.
- Украина за 23 года независимости жила, не зная войны, пусть и не всегда спокойно. Могут ли нынешние события отразиться на всех украинцах в психологическом плане?
- Здесь нужно остановиться на двух моментах. Как-то одна из участниц тренинга сказала мне, что Украине следует перенять опыт Израиля, который уже 40 лет является воюющим государством, где дети с детсадовского возраста всё о войне знают. Моя реакция была следующая: не надо впихивать Украину в прокрустово ложе государства, которое обречено на сорокалетнюю войну. То есть мне совсем не хочется как бы «зомбировать» своих сограждан в плане такой перспективы.
С другой стороны, в этом посыле есть одна позитивная вещь. Вот я сегодня по радио слышала, что харьковчане копают защитный ров. То есть что происходит? Люди, вместо того чтобы сидеть, дрожать, смотреть телевизор и читать социальные сети, вышли на улицу, переключились и занялись конкретным делом. Они заняты и физически, и умственно, не думают о том, насколько страшными могут быть какие-то события. Более того, эти люди возвращаются домой с чувством того, что сделали какой-то минимальный позитивный вклад в то, чтобы следующий день был чуть менее страшным. В любом случае, разумные и целенаправленные действия очень важны для каждого человека.
К слову, волонтерство действительно помогает на первых порах. Ели поговорить с волонтерами, то многие расскажут, что занялись этим, потому что не могли сидеть на месте. Что не дало человеку сидеть дома? Как раз возбуждение и беспокойство. Индивидуальный стресс вышел за пределы привычного опыта и подтолкнул человека к волонтерству. Конечно, здесь имеют место и сознательность, и патриотизм, но последний толчок дают чрезмерные переживания.
- И напоследок - чем бы вы завершили наш разговор? Есть ли универсальный совет для всех нас?
- Психологическая помощь нужна, была нужна и будет нужна людям независимо от того, в какое время они живут. Проблемы есть всегда. И даже когда жизнь становится сытой, спокойной, а следовательно - и по-своему скучной, все равно есть множество факторов, которые могут стать стрессовыми, и человеку нужно научиться это преодолевать. Да и проблема выбора есть всегда, и проблема движения вперед тоже есть всегда. Поэтому самое главное - это ставить цели в жизни и идти к ним. Если это получается, то помогите тому, кто рядом и не успел достичь своей цели.