Украинский балет, став независимым в 1991 году, как и сама страна, держит марку одной из сильнейших школ мира. Украинские труппы гастролируют в лучших европейских, американских, азиатских театрах и собирают полные залы. Им аплодируют стоя, пишут письма и дарят сотни букетов. Мастерством и легкостью артистов балета восхищались поэты, их рисовали художники и о них снимали фильмы. И если профессия балерины всегда на слуху, то мужское лицо украинского балета остается в тени. Как в Украине можно пробиться на большую сцену, с чем столкнуться и как пройти этот путь с гордо поднятой головой, ForUm расспрашивал у заслуженного артиста Украины, солиста балета Национальной оперы Украины Сергея Сидорского.
- В советские времена украинский балет был частью всесоюзного, а точнее российского балета. Какие изменения претерпел украинский театр после распада Союза?
– Сначала ничего не менялось, шло по накатанной. Распределение после училища не состоялось, меня сразу взяли в театр. А мои одноклассники вынуждены были сами искать себе работу. Для одних это стало благом, для других – проблемой. Но все же распад СССР внес свои коррективы. Во-первых, между нашими странами появилась граница. Если раньше наш балет был частью большого русского, советского балета, то сейчас наш театр – это первый театр нашей страны. Во-вторых, мы теперь независимы. Здесь есть свои плюсы и минусы. Внутри балетного мира не так много и изменилось. Мы так же общаемся, ездим на гастроли, в гости – и они к нам, и мы к ним. Чему-то учимся, о чем-то спрашиваем, делимся опытом.
Со временем балет немножко меняется. Становится более динамичным. Конечно, старая база и классические правила сохраняются. Мы стараемся поддерживать спектакли, созданные еще в те далекие времена. Костюмы обновляются, но никаких изменений не претерпевают. Иногда балетмейстеры вносят свои коррективы в классические спектакли. Но великие, шедевральные сцены, такие как «Тени» в «Баядерке» или сцены из «Лебединого озера» второго акта, которые создали Лев Иванов, Мариус Петипа (французский хореограф, балетмейстер, театральный деятель и педагог. – Ред.), не трогают. Новые костюмы шьют с учетом нашего времени. Появляются материалы, за счет которых они становятся удобнее и практичнее. Сейчас часто используют проекции, которых не было раньше: вместо декораций в некоторых театрах пускают картинки, они бывают живыми, двигаются. Эта аппаратура дорого стоит, но не нужно с собой на гастроли везти километры тканей для декораций. Балет старается идти в ногу со временем, но и хранить все лучшее, что было создано.
Раньше в балетной школе было до 50 человек на место, а сейчас не так много желающих. Недавно, если я не ошибаюсь, выпустились два или три мальчика на 20 девочек. Когда-то у балета был определенный уровень. Сейчас появился шоу-бизнес, Интернет, но балет – это живое искусство. Нас нельзя записать и пустить видео на большом экране. Люди ходят в театр, чтобы посмотреть на живое искусство с живой музыкой. Это же собрание огромного количества людей, которые создают картинку. Хореография – это искусство сочетания, графическое сложение рисунка. Живые картинки, которые между собой перекликаются, складываются в очень быстро меняющиеся фигуры. Это движение, обращенное в искусство на фоне человеческих эмоций, человеческих жизней.
Конечно, в цирковом искусстве тоже можно увидеть сложение красивых фигур, но в нашем искусстве выражается человеческая мысль, дух, эмоция. То же самое и в сольном исполнении. У нас идет разговор телом. Если в драматическом искусстве учатся говаривать так, чтобы артистов даже спиной было слышно, то мы разговариваем телом. Мы учимся им владеть с 10 лет. Мы говорим телом, объясняемся в любви телом, передаем эмоции телом.
– В советские времена балет был гордостью нации. В каком состоянии на сегодняшний день находится украинский балет?
– Сейчас балет тоже гордость нашей страны. Мы остаемся большим, сильным, уважаемым в мире театром. Нас знают. Был «советский» балет, теперь российский, как балет конкретной страны, и украинский балет. Сейчас у нас балетная труппа насчитывает около 170 человек. В Большом, Мариинском, думаю, эта цифра чуть больше. Когда-то, я слышал, она достигала 300. А в мире театров с труппой 200 человек…это еще надо поискать! Есть труппы, в которых 60 человек, и это полоток. Мощность наших театров позволяет вести спектакли и параллельно две группы отправлять на гастроли. Наш театр в мире называют «Киев-балет», но есть и другие труппы (Донецк, Одесса, Днепропетровск). Нас очень любят в Японии. Мы собираем полные залы. Еще, к примеру, было приятно, когда в Мексике был гала и выступали три самых сильных театра времен СССР. О нас на афише написали: гала «Мариинский, Большой, Киев». На это было очень интересно посмотреть, потому что все мы танцевали классику, и все немножко по-разному. Была видна разница в нюансах, школах. Говорят, что когда человек откуда-то приезжает, то в речи слышен диалект, по которому можно определить, откуда он приехал. Так вот там как раз проявился разный «диалект» русского балета. Взглянув на артиста, можно было определить, в какой школе он учился и где танцевал. Но при этом все артисты были интересны. Мы даже брали себе на заметку и смотрели, как и что они делают. Была видна школа, мастерство.
– В Украине у молодых танцоров есть шанс выбиться на большую сцену?
– Когда появляется такой яркий сильный молодой артист, который что-то может, то ему всегда дают возможность пробиться. Особенно это касается ребят. У них конкуренции меньше. У девочек конкуренция всегда была и будет. Их всегда в школу поступает больше. Когда появляется более-менее сильная девочка – ее обязательно берут в оборот. У нас настолько большой репертуар, что всем можно найти работу. Артисты проходят по ступенькам от малых партий к более сложным, сольным и ведущим ролям. Чем быстрее артист справляется с этой лесенкой, тем скорее доходит до вершины. Лишь бы хватило эмоциональных, духовных, физических сил. Все это очень сложно. Но все должно быть с головой.
– Какими физическими и моральными качествами нужно для этого обладать?
– Морально человек всегда должен быть чист, и не только в балете. Конечно, это должен быть эмоциональный человек. У нас много сильных, эмоциональных героев. Он должен уметь любить, уметь терпеть, чувствовать. Все сюжеты основаны на любви: любви к женщине, любви к родине, любви к искусству. Он должен быстро понимать, что он делает и что должен сделать. Он должен работать не только над своим телом, но и над своим образом. Тело – это такой инструмент, о котором надо заботиться, как наши музыканты о своих инструментах. Они содержат их в определенных условиях, следят за чистотой и исправностью. За телом надо следить так же и поддерживать форму. Мы постоянно держим тело в тонусе. Нагрузка меняется, спектакли меняются. Нужно время, чтобы подготовить свое тело к новому спектаклю. Свою форму мы поддерживаем даже во время перерывов. Например, этим летом я позволил себе расслабиться на 2 недели. Пришел заниматься и… я был не я. Мне казалось: как я мог раньше это делать? Я вообще ничего не мог сделать. Пришлось помучить себя несколько дней и потом уже пошло по накатанной.
К физическим данным тоже есть определенные требования. Бывает, что приходит ребенок в школу и это почти готовый танцовщик. Бог все дал. В балете есть свои стандарты. Раньше параметры были другие. Например, во времена Тальони чудо балета выражалось в том, что не худенькая балерина стояла на пуантах и возвышалась над полом, будто парила в воздухе. Сейчас люди смотрят на балерин и думают: какая же она худенькая. Когда она выходит на сцену, то выглядит по-другому: свет, костюмы и то, как она двигается, завораживает, и это превращается в волшебство. Люди часто, когда меня видели вне сцены, говорили: на сцене ты выглядел таким большим. А если я еще и в жизни поправлюсь – то на сцене буду казаться еще крупнее. Кроме того, белые костюмы тоже зрительно увеличивают пропорции, поэтому мы за собой следим, чтобы соответствовать сегодняшним стандартам. Зрители в партере сидят немножко снизу, и им кажется, что мы выше, чем на самом деле. Когда высоко прыгаем, то люди уверены, что это нереально, и мы используем какие-то приспособления, чтобы так прыгать. Это и есть иллюзия театрального волшебства.
Считается, что для балета нужно быть худым, высоким, длинноногим, длинноруким. Также важны стопы. Когда высокий подъем – это красиво. Нас с детства учат тянуть стопу, чтобы была одна линия. Балет – это рисунок линий. Нужно правильно поднять руку, чтобы казалось, будто бы она не заканчивается. Линия не заканчивается, а продолжается до бесконечности. Но все-таки стандарты – это не так важно, как умение управлять своим телом. Этому мы учимся с 10 лет. Мы развиваем мышцы так, чтобы они работали правильно. Важна и координация. Есть люди с координацией от природы. Они приходят и делают все, что им покажут, с первого раза. Это та совокупность факторов, которые должен дать Бог для балета.
Есть такие артисты, которые не имеют вообще ничего. Думаешь: как этот человек может танцевать? А выходит на сцену, и восхищаешься. Даже при всех природных плюсах нужна огромная сила воли. Мы можем долго биться, чтобы сделать просто шажок. И только терпение, выдержка, сила воли помогают идти дальше.
– Как Вы попали в балет?
– В народном ансамбле хора им. Веревки у меня рассмотрели данные для классического балета. Я вообще начинал со спортивной гимнастики. Родители, за что им огромное спасибо, отправляли меня всюду. Ходил на плавание, фехтование, а по акробатике у меня даже разряд есть.
Попробовал себя во многом, но танец – это творчество. В нем я смог себя реализовать. Педагог посоветовала мне поступать в балетную школу, сама же и подготовила. Поступил с первого раза. Конечно, данные были, но имелись и недостатки, с которыми я борюсь до сих пор. Работа над собой идет всю жизнь. Я был одним из лучших выпускников своего класса и меня сразу взяли в театр. Но солистом я стал не сразу. Начинал с самых низов. Перетанцевал все, во всех маленьких партиях. Но делал это с таким удовольствием, порывом… Если, например, делал разножку, то так, что пятку вбивал и ее потом вставляли.
Это рвение привело к серьезной травме. Прыгнул так, что приземление оказалось очень жестким, и сразу гипс на всю ногу. Потом еще ехал двое суток домой… Из-за той травмы я на год выпал из работы. Очень тяжело пережил. Некоторые врачи говорили, что после этого не танцуют. Я никого не хотел слушать. Единственное, что помогло – это молодость, благодаря которой все быстро зажило. Через год я вышел на сцену. Сейчас травма не беспокоит. Только титановый винт в ноге остался, как напоминание, что хотел прыгнуть выше головы, сделать больше, чем мог. С тех пор я работаю аккуратнее и внимательнее отношусь к себе: не от больших эмоций, а с умом и профессионализмом. Может, меня надо было стукнуть, чтобы я понял – нужно работать грамотно, осознанно и долго.
– Бывали случаи, когда в пуанты подсыпали стекло или натирали костюмы стекловатой?
– Я тоже слышал такие истории. Наверное, это было. Раньше была другая конкуренция. Особенно между женщинами. Может, они и могли что-то подложить, но наверняка об этом больше говорят. Конкуренция есть в любом деле, в любом бизнесе. И это хорошо. Она способствует тому, что каждый хочет стать лучше. Но конкуренция должна быть здоровой. У нас в театре, я считаю, здоровая конкуренция. А такие случаи, если и были, то очень редко.
– Многие ли украинские восходящие звезды уехали в Москву, Санкт-Петербург или европейские столицы?
– Была такая тенденция после развала Союза. Когда упал «железный занавес», люди стали повально уезжать, потому что стало можно. Поначалу и у меня возникали мысли об отъезде. Но потом я решил, что мне и здесь хорошо. Страна шла на подъем, зарплата повышалась, и я поднимался по служебной лестнице. Я нашел плюсы: здесь я дома, я – киевлянин. А недостатки и за рубежом есть. Зарплата там больше, но люди и платят больше: те же налоги, высокие цены на продукты. В процентном соотношении получается то же, что и здесь. Некоторым знакомым, которые выезжали, денег хватало ровно до следующей зарплаты. Зачем так ехать? А за границу я могу ездить и на гастроли. Меня зовут как приглашенного солиста в другие театры. У нас иная система работы и я к ней привык. Наступил момент, когда я перестал хотеть уехать. Хорошо там, где нас нет. Можно бесконечно искать место, где бы тебе было лучше, и не найти его.
