Всякий раз, когда разговор заходит о менталитете в целом, я с нетерпением жду, что же скажут об украинцах. И почему-то всегда украинца представляют в образе крестьянина, терпеливого и равнодушного, как и его волы.
Такая опереточная картина во многом отображает привычное отождествление украинца с украинским крестьянином XIX столетия. Именно того времени, когда формировались народные черты нашей культуры, ориентированные на крестьянскую идентичность. А ведь украинцы – это также Иван Богун или Максим Кривонос, хотя, может, это кому-то и не понравится. Или возьмем чуть шире – украинская шляхта.
В нашем представлении почему-то если шляхта, то, значит, обязательно поляки, но в XVIII веке на правобережье Украины она была не просто украинской, а и православной. Такое отождествление идет от крестьянской сознательности XVII-XVIII столетия. В XIX веке речь уже шла о дворянстве и о прежней шляхте уже толком ничего разобрать нельзя.
Вообще, это очень рискованная вещь – говорить о ментальности вне времени и социального строя. Можно даже задать вопрос: как мы можем сопоставлять нашу сегодняшнюю психологию с психологией наших далеких предков?
Но отказаться от разговоров о ментальности – это все равно, что отказаться от разговоров об истории. А раз история развивается, значит, «что-то» имеет свои корни, свое прошлое. И я скажу, что в нашей истории, действительно, угадываются некоторые черты и образы покладистого, неспешного, доброго, рабочего, серого вола-украинца. Это потому что Украина не имела собственной государственности много лет. Она замещала это мечтой о свободе во всех ее проявлениях – то есть и в социальном, и в культурном, и в политическом измерении.
В Украине был некий «стандарт» людей, которых отождествляли с казаками. Хотя, собственно говоря, казачество – это, скорее, воображаемое. Сравните, например, сколько казаков упомянуто в истории в самые лучшие времена казачества?
Реестровых тысяч двадцать-тридцать, а в различных образах рядом с девушкой всегда казак. И всегда он путешественник, все время куда-то его провожают мать и любимая. И ведь это не только любимая тематика украинцев, это еще и исторический факт.
На самом деле, казаков в реальности было не так уж и много, но была мечта о них. И, главное, эта мечта находила воплощение: «в казаки» шли люди – разных национальностей, которые жаждали бороться за ту самую свободу во всех ее проявлениях.
Да и для вступления в Сечь много не требовалось – прочитать «Отче наш». Правда, существует много различных легенд о том, что прежде чем стать казаком нужно было сдать экзамен – например, выпить кварту горилки. Но об этом мы можем только догадываться…
Еще одна очень характерная черта украинцев – смех. Неслучайно украинский литературный язык начинается с Ивана Котляревского. И хотя, может быть, наиболее популярным стало его произведение «Наталка Полтавка», но Котляревский как литература для меня – это, прежде всего, «Энеида».
Смех – это способность украинца встретиться с неприятностью и даже трагедией «тет-а-тет». Можно даже сказать, человеческое достоинство украинцев проявлялось как раз в том, что люди смеялись, несмотря ни на что.
В одном историческом фильме есть страшный эпизод, который абсолютно точно характеризует то, о чем я говорю. Казаки, приговоренные к смерти, сидят на колах вдоль дороги, и пока кол не дойдет ему до нутра – он смеется. И ведь это правда – они смеялись…
Украинцы, действительно, много терпели, да и сама жизнь на рубежах истории была непростой. Но с другой стороны, хоть они и были покорны, они мечтали о том, чтобы вырваться на свободу. И та свобода была не свободой шляхтича, получившего от родителей свою социальную позицию, а необходимость завоевания своей – собственной саблей. И хотя, я повторюсь, что шляхтичи, в основном, тоже были украинцами, тем не менее, именно казак стал идеалом Украины. Потому что им мог стать теоретически каждый.
Я не хочу идеализировать казачество. Казацкий образ жизни – это анархия, построенная на жесткой дисциплине. История казачества полна разных вещей – и таких, которыми хочется гордиться и таких, которые не хочется вспоминать на ночь.
И во всем этом не было государственной легитимации. Да, Украина была склонна к анархии, ее свобода имеет анархический привкус, который мы ощущаем до сих пор.
С одной стороны, именно Украине суждено было пережить Майдан и снова, как и наши предки, с отчаянной надеждой смотреть в будущее. Все происходящее там было в духе национальной ментальности. Но с другой стороны, неумение «закрепить» то, что завоевано уже раз двадцать и столько же раз потерять то, что завоевано – это также является наследием такой вот расхристанной истории.
Да, это в значительной мере поэтика. Нельзя сказать, что я брошусь защищать высказанные мною мысли как научные тезы, но, во всяком случае, мне кажется, что-то в этом есть…
