Год назад, после завершения саммита «нормандской четверки», президент Владимир Зеленский был полон оптимизма по поводу установления мира на Донбассе.
Встреча в Париже, на которой ему удалось удержать позиции и даже добиться отдельных выгодных Украине заявлений, прибавила Зеленскому уверенности. Тогда на Банковой даже называли символический дедлайн в один год, в течение которого должны произойти изменения.
Впрочем, надежды украинского президента не оправдались.
Через год после Парижской встречи нормандских лидеров существенного прогресса в урегулировании на Донбассе нет.
Но еще важнее то, что в обозримой перспективе этих изменений и не ожидается.
Ни шагу до нового саммита
Если в начале 2020 года переговоры велись очень активно и почти завершились де-факто «прямым диалогом» с представителями так называемых «республик» (идея Консультативного совета), то с начала лета ситуация существенно изменилась.
Причем изменилась в пользу Украины.
Так, украинские переговорщики перестали постоянно гнаться за выполнением или опровержением российских требований, а взамен сами начали задавать тон переговорам.
В частности, пригласили украинских переселенцев представлять ОРДЛО в украинской делегации (эту идею Банковая продвигала еще до Парижа, а в этом году дошло до ее практической имплементации). А от идеи прямого контакта с Москвой мы вернулись к классической формуле Нормандского формата, а также стали активнее продвигать идею «сначала – безопасность».
И хотя президент Зеленский до сих пор не готов переходить к игре «в долгую», без расчета на быстрый результат (в частности, именно поэтому офис президента отвергает международную миссию как инструмент урегулирования конфликта), но от стремления к «быстрому» миру чуть ли не любой цену Зеленский, очевидно, был вынужден отказаться.
Кремль ответил на это привычной тактикой блокирования переговоров.
Как только позиция Украины стала более взвешенной, Россия начала блокировать переговоры как в Минской трехсторонней контактной группе (ТКГ), так и в Нормандском формате.
В июле там даже публично заявляли о полном прекращении переговоров на уровне советников, однако впоследствии этот формат снова заработал. Зато в реальности, непублично Москва блокирует другой переговорный формат – на уровне глав МИД. О встречах министров в формате «четверки», хотя бы виртуальных, не сообщалось с весны, и неоднократные намеки и прямые заявления Киева о необходимости таких встреч остались без ответа.
Словом, архитектура контактов, которые необходимы для подготовки нового саммита (к которому так стремится Зеленский) системно подрывается с российской стороны.
«Вынужденное» перемирие
С практическими успехами – тоже сложно.
Наибольший прорыв в этом году – так называемый «режим тишины», в результате которого количество обстрелов и боевых потерь действительно сократилось. Однако есть два обстоятельства, из-за чего его сложно считать достижением именно Украины.
Во-первых, есть основания полагать, что этот шаг для России стал скорее вынужденным и ситуативным, и связан он не с успехом переговоров, а с развитием событий на других направлениях и нехваткой ресурсов (в том числе дипломатических) со стороны РФ. Перемирие началось в конце июля, когда уже чувствовалось, что выборы в Беларуси идут не по сценарию. Далее все усложнили проблемы, начавшиеся у РФ после отравления Навального; затем были вооруженные действия в Карабахе; выборы в США; дальше Россия потеряла «своего» президента в Молдове.
А учитывая то, что все происходит в условиях пандемии, когда возможности Москвы дополнительно ограничены, ей точно не нужно открытие дополнительного дипломатического фронта, которое произойдет в случае слишком сильного «размораживания» россиянами действий своих боевиков на Донбассе.
Во-вторых, даже нынешнее ситуативное перемирие на самом деле воспринимается россиянами как элемент торга. В обмен на это они настойчиво требуют политических уступок: «прямого диалога» между Украиной и оккупационными властями в любой форме, гарантий «особого статуса» без соответствующих гарантий безопасности, выборов без должных на то условий. Одним словом, «сначала – политика, затем – безопасность».
А регулярными нарушениями «режима тишины» (которые начались в последнее время, когда РФ понемногу начала разруливать остальные проблемы) россияне постоянно «напоминают»: он их интересует прежде всего «в пакете» с политическими компромиссами со стороны Киева.
А поскольку изменений с позиции Украины (к счастью) не произошло, то Россия начала играть также в игру с перекладыванием ответственности.
Москва все активнее раскручивает тезис о невыполнении Киевом решения Парижского саммита.
Этим, среди прочего, она уже сейчас аргументирует свой отказ от новой встречи лидеров.
Впрочем, если вспомнить итоги Парижской встречи, то все, что из неотложных мер можно было выполнить или на что согласиться, украинская сторона сделала.
Перечень новых участков разминирования, а также разведение сил и войск украинская сторона согласовала, но Россия на уровне ТКГ блокирует окончательные решения. Киев полностью построил новый КПВВ в Счастье и подготовил в Золотом, но вопреки договоренности российская сторона ни один из них со своей стороны не открыла. Обмен «всех на всех» также Москву не устраивает, как и беспрепятственная работа СММ ОБСЕ на временно оккупированной территории.
Поэтому поскольку РФ сама не выполняет меры, определенные в Париже в прошлом году как неотложные, то ее апелляция к выполнению политических пунктов Минских договоренностей (которая должна была быть темой следующего саммита) не выглядит обоснованной.
Парад «мирных планов»
«Мирные планы», которые появились недавно на повестке дня как от России (руками «Л/ДНР» в Минской ТКГ), так и от украинской делегации, представляют диаметрально противоположные версии достижения мира на Донбассе.
Российский план, обнародованный оккупационными администрациями в ОРДЛО, почти полностью состоит из политических шагов и требует гораздо более широкого «особого статуса», чем предусмотрено Минскими договоренностями. Более того, он подтверждает настроенность России любой ценой сохранить оккупационные администрации как «легитимные» органы власти в ОРДЛО как минимум на период политического урегулирования.
Украинский же план, представленный председателем украинской делегации в ТКГ Леонидом Кравчуком, требует сначала демилитаризовать ОРДЛО, передать Украине контроль над границей, а уже после этого начинать избирательную кампанию на временно оккупированных территориях и провести выборы не позднее 31 марта 2021 года.
Впрочем, именно эти сжатые сроки и стали основной претензией к украинскому плану. Предложение провести полную демилитаризацию региона за полтора-два месяца с самого начала выглядело невыполнимым, а следовательно – несерьезным. А идея начать избирательную кампанию сразу после такого «разоружения» тем более воспринималась или как очередная «зрада», или как свидетельство несерьезности намерений. Впрочем, есть все основания полагать, что целью таких предложений от Киева было отнюдь не провести «реинтеграцию» за три месяца.
Это – часть тактики и стратегии Украины на следующий год.
Представлением этого плана украинская делегация рассчитывала «продвинуть» в переговорах тезис о принципиальной возможности пересмотра Минских соглашений, а дальше, когда переговоры по другим моментам сойдут на нет – отойти от другого, но зафиксировать именно эту позицию.
На самом деле из всех вариантов развития событий (от вялых переговоров до кардинально других идей вроде международной миссии) офис президента больше всего пока тяготеет к «золотой середине»: официально из Минских договоренностей не выходить, но настаивать на пересмотре одиозных пунктов.
То есть красные линии Украины остаются незыблемыми: никакого «особого статуса» на уровне Конституции, контроль над границей – до выборов, а также конкретика о выводе иностранного контингента и разоружении.
Что дальше?
Собственно, именно с этим арсеналом украинская делегация будет вести переговоры в следующем году.
Нового нормандского саммита в обозримой перспективе не будет – прежде всего, из-за позиции России.
Для Украины новый саммит даже без прорывов мог бы быть важным, как минимум, чтобы закрепить идею пересмотра Минских договоренностей на высшем дипломатическом уровне. России же саммит не нужен по двум причинам. Во-первых, ей важны железные гарантии, что на саммите будет согласован ее сценарий урегулирования. А если нет готовности к этому в Киеве – то нет согласия на саммит из Москвы. Во-вторых, последние полгода Россия всячески пытается нивелировать роль Нормандского формата в принципе и сделать основной площадкой переговоров Минскую ТКГ – там, в отличие от «Нормандии», присутствуют так называемые «республики», хотя и не как участники.
Такая стратегия вполне реализует цель Москвы стать посредником, а не участником конфликта, и не брать на себя ответственность за (не)выполнение достигнутых договоренностей.
Чтобы продвинуть обновление «Минска», несмотря на эти обстоятельства, Украина может сделать упор на налаживании отношений с Вашингтоном, чтобы «перекрыть» недостаток американского участия в урегулировании в течение последнего года, после отставки Курта Волкера и фактической ликвидации должности спецпредставителя. Параллельно могут произойти определенные изменения в политике Киева в отношении временно оккупированных территорий.
Россияне же наверняка продолжат делать то, что было в фокусе их усилий в 2020 году – продвигать свой сценарий «ползучей» субъективации ОРДЛО и «прямого диалога» с ними, чтобы самим отойти в сторону.
Впрочем, в этой игре тактика россиян уже изменилась: от напора они перешли к более осторожным, порой неочевидным «малым шагам». Над этим они будут «работать» и в рамках «режима тишины», пока сочтут нужным его сохранение (проталкивая в координационный механизм в СЦКК представителей «Л/ДНР»), и при согласовании новых участков для разминирования, и при открытии новых КПВВ.
Поэтому во второй год после Парижа обе стороны входят без существенных шансов на договоренность.
Хотя риски, что Украина попадется на российский крючок, уже не так высоки, как в начале президентства Зеленского.
А ключевой «надеждой» россиян в этом контексте остается желание президента Украины «завершить войну» до конца своего первого срока. Обойти эту ловушку он сможет, только осознав неосуществимость его мечты о «быстром мире» и иллюзий о том, что причиной войны является нежелание ее закончить.
И надо признать, что это осознание становится все ближе. Точнее, уже происходит.
