22-летний житель Алтайского края Виктор Агеев 25 июня попал в плен во время боев между украинской армией и силами луганских сепаратистов под селом Желобок. СБУ называет его ефрейтором российской армии. В интервью сам Агеев также подтвердил, что в марте 2017 года подписал контракт с Вооруженными силами РФ.
Официальные российские власти вот уже месяц опровергают эту информацию. В самопровозглашенной «ЛНР» Агеева называют бойцом местной «народной милиции».
Светлана — мать Виктора Агеева — вместе с журналиста «Новой газеты» Павлом Каныгиным на минувших выходных посетила сына в Старобельском СИЗО, где он находится на время расследования СБУ. Уже в Киеве она наняла для сына нового адвоката, вместо назначенного через систему бесплатной правовой помощи — им стал Виктор Чевгуз, известный своим участием в деле Надежды Савченко.
«Громадское» поговорило со Светланой Агеевой, Виктором Чевгузом и Павлом Каныгиным в киевском аэропорту Жуляны, где Агеева с Каныгиным ожидали самолет в Минск — об итогах встречи с пленным, перспективах обмена и его участии в войне на Донбассе.
Расскажите, в каком состоянии ваш сын, в каких условиях его содержат и что его беспокоит?
Светлана Агеева: Я думала, что он хуже будет выглядеть. Грустный, подавленный, глаза потухшие, не сравнить, каким он был раньше. Ну, конечно, как в СИЗО можно себя чувствовать? Но говорит, что условия вполне приемлемые, не жалуется. Сказал, что на него не оказывают давления.
В своих интервью вы рассказывали, что он очень хотел быть военным. Изменилось ли сейчас его отношение?
Я не знаю, мы не успели об этом поговорить. Нам дали всего 20 минут. Вообще он с удовольствием срочную службу проходил. У нас сейчас это престижно, молодежь с удовольствием идет в армию, условия хорошие по сравнению с тем, что было. Он физически крепкий, не курит, не пьёт, ему все это нравилось...
Но вот сейчас он из-за этого в СИЗО...
Да, да, мы будем еще беседовать об этом... Пока ничего не могу сказать, ничего не знаю, не могу разобраться...
Вы и ранее в интервью говорили, что не можете разобраться. Сейчас вам стало понятнее, каким образом он оказался в Старобельском СИЗО?
Ни с кем я не говорила, мне никто ничего не рассказывает. Со следователями я не говорила, с сыном мы не успели... Надеюсь, что в дальнейшем я буду получать информацию.
Вы говорите, что сейчас в России престижно быть военным. Но при этом вы же обращались к российской армии, командиры которой почему-то никак не помогают вашему сыну выбраться из СИЗО?
Я обращалась только в районный военкомат по месту жительства. Там ничего не знали и к военным я больше не обращалась?
Верите ли вы, что военное командование не знало, где ваш сын?
Я не знаю, как вам ответить на этот вопрос.
А то, что он на Донбассе воевал, вы понимаете?
Не понимаю, не знаю, честное слово.
Вы знаете, что действия вашего сына квалифицируются в Украине как терроризм?
Да, знаю из СМИ.
А Виктор вам не рассказывал, что он делал на Донбассе и как оказался в СИЗО?
Честно, мы не успели об этом поговорить. Конечно, я сказала, что буду делать все возможное, чтобы вытащить его. Вообще, мы говорили больше про семью, я его просила не падать духом. Но времени катастрофически не хватило.
Он не боялся говорить? Вашу встречу организовала Служба безопасности Украины, а именно их следователи и занимаются расследованием дела...
Я как-то не задумывалась об этом. Но мы особо ничего такого и не говорили, что могло бы быть использовано против нас. Я вообще-то человек далекий от политики и у нас с ФСБ никогда не сталкивалась. Для меня все это в новинку.
Вы не переживаете, что ваша публичность, ваши обращения к президентам через «Новую газету» могут негативно повлиять на ход дела? Или привести к каким-то неприятностям в России? Возможно, власти будут вас отговаривать от поездок?
Ну как можно отговорить мать помогать своему сыну? Его интересы для меня на первом месте. Публичности я особо не боюсь, да и не ощущаю ее.
И все-таки обвинения против вашего сына здесь очень серьезные. По украинским законам он может быть признан террористом. А по российским получается — вроде как военный, выполнявший приказ... Как вы относитесь к этой коллизии?
Для меня коллизия — это куда он пошел, и как он вообще оказался на Донбассе. Буду выяснять.
Вы сегодня были в российском посольстве. Я так понимаю, что до вашей встречи с сыном никто из представителей российской власти его не посещал и никакой помощи с юридическим сопровождением не оказывал, да?
Я не знаю, были они или нет. Наверное, существуют процедуры какие-то, временные рамки. Наверное, еще посетят.
А что вам сказали в посольстве?
Адвокат Виктор Чевгуз: Российское консульство принимает самое активное участие сейчас, с ними есть договоренность о сотрудничестве. Они обратились в СБУ, сейчас проходят первоначальные следственные действия, а после этого будет встреча. Но взаимодействие с консулом есть.
А еще одно свидание вам дадут?
Чевгуз: Дадут-дадут, куда они денутся.
Журналист Павел Каныгин: Мы получили заверения, что, во-первых, Россия будет добиваться встречи дипломатов с ефрейтором. Во вторых — она его не бросит и задействует какие-то механизмы, чтобы вести дальше разговор об обмене.
По схеме как с Ерофеевым и Александровым: сначала суд, обвинительный приговор, затем помилование и обмен?
Каныгин: Насколько я понял, есть разные варианты, но приблизительно так, по этой схеме.
Консулы признают Агеева российским военным?
Каныгин: Те дипломаты, которые находятся в Киеве, уходят от ответа на этот вопрос. Понятно, их задача сейчас — помочь гражданину России в тюрьме, а затем вернуть домой. Его статус комментируют другие люди — представители Минобороны России, которые говорят, что не имеют к нему никакого отношения.
Павел, ты давно пишешь о войне на Донбассе, при этом пытаешься наладить связь россиян, которые попали в плен, с родственниками Это не вступает в конфликт с твоей журналистской работой?
Да, конечно, это в какой-то степени уже не журналистика. К сожалению, заниматься сейчас в России чистой журналистикой практически невозможно. Но помогать как-то людям надо. Я знаю, что будь у нас другая ситуация, а Россия была бы чуть более правовой страной, то для освобождения Олега Сенцова или, допустим, Станислав Клыха, достаточно было бы редакционной заметки — рассказать эту историю, сообщить о ней, и под давлением общественного мнения власть была бы вынуждена что-то решать. Но, к сожалению, в России практически не существует института общественного мнения. Поэтому работу, которую должны делать общественные организации, государственные институции, адвокаты и дипломаты, приходится делать журналистам. Мы делаем это не очень хорошо, потому что не умеем это делать. Но, что поделаешь, такая вот у нас страна.
К тебе обратились с СБУ или Администрации президента Порошенко, чтобы ты помог организовать эту встречу?
Сначала Светлана Агеева обратилась к Петру Порошенко с просьбой помочь увидеться с сыном. Мы ее опубликовали, в тот же день на нас вышли представители администрации Порошенко и сообщили, что принципиально решение принято, надо организовывать. Конечно, надо сказать большое им спасибо, что так оперативно отреагировали. С гуманитарной точки зрения это было очень достойное решение.
Если бы какая-то украинская газета обратилась к Путину с просьбой организовать свидание родственников в Олегом Сенцовым, боюсь реакции не было б не то что в первый день — ее бы не было вообще. Конечно, для украинских властей это очередная возможность продемонстрировать европейский вектор. Говорят, что это пиар, но все равно это хорошая история, которая демонстрирует гуманность и приближает окончание войны.
Для тебя же не стоит вопрос: есть ли российские военные на Донбассе? Ты не раз видел их и в полях, и на суде. Почему, по-твоему, для Светланы Агеевой это все еще вопрос?
Светлана Агеева, насколько я понимаю, никогда не отрицала, что ее сын оказался на Донбассе с оружием в руках. Что касается меня, то я — российский журналист и пишу про то, что Россия воюет на Донбассе, в том числе и потому, что хочу, чтобы моя страна стала лучше. Эту войну развязала Россия и она должна ее остановить, перестать посылать туда своих солдат, которых она потом бросает. И российские читатели должны знать такие истории.
Это ведь своего рода прорыв: до Светланы Агеевой матери, попавших в плен российских солдат боялись сюда ехать. Мать сержанта Александрова говорила мне в интервью: «Боюсь правосеков, они меня возьмут в заложники и будут пытать». Поэтому я готов помочь и родственникам Олега Сенцова и Станислава Клыха, но, мне кажется, что этим должны заниматься в том числе и украинские журналисты.
На Донбассе идет война между Украиной и Россией — война гибридная, необъявленная, подлая. Но по обе стороны воюют военные и к ним стоит принимать нормы военного права. Не относится к пленным как к террористам. Всю ответственность за эту войну должно нести военное и гражданское руководство, которое ее разжигает, а не солдаты, выполняющие приказ.
Громадское прощается с матерью Агеева на регистрации в киевском аэропорту Жуляны. Работники аэропорта традиционно просят показать загранпаспорт. Она отвечает, что его нет.
— Как нет? — удивляются работники аэропорта.
— Вы новости смотрите, читаете? — вмешивается Каныгин.
Агеева показывает какой-то документ.
— С вашей пограничной службой согласовано. Для человека сделали исключение.
Проходит еще буквально минута, работники что-то выясняют телефоном и выдают Агеевой посадочный билет на самолет в Минск.
