Война меняет каждого из нас. Вчерашние кабинетные врачи вынуждены работать в полевых госпиталях. Те, кто еще не так давно сидел в уютном офисе, занялись сегодня волонтерством. Кто-то вообще оказался в рядах военнослужащих. Но помимо отважных подвигов, на войне находится место и жестоким преступлениям.
О том, кто именно подвержен им сегодня на Донбассе, с какими ужасами войны приходится сталкиваться людям на востоке Украины и пытается ли как-то государство урегулировать эту проблему, ForUm беседовал с пресс-секретарем украинского представительства Amnesty International Богданом Овчаруком.
- Богдан, расскажите о целях и задачах, которые ставит перед собой Amnesty International в Украине, учитывая события на Донбассе.
- Мы стремимся к тому, чтобы у людей была возможность пользоваться правами, провозглашенными во Всеобщей декларации прав человека и других международных документах.
Для этого проводим собственные исследования, об итогах которых заявляем публично на всех уровнях, вне зависимости от того, кто прав или виноват в конкретной ситуации. В поддержку этому ведем еще адвокационную и лоббинговую деятельность. К примеру, если мы говорим об Украине, то помимо обнародования своих отчетов в СМИ, мы еще встречаемся с украинской властью и озвучиваем свои рекомендации по решению тех или иных проблемных вопросов. Также у нас есть представительство при ООН, официальные статусы в Совете Европы и других межгосударственных организациях.
Наша организация регулярно проводит анализ законодательства, определяя насколько оно соответствует международным нормам, и насколько само государство следует своим международным обязательствам.
У нас семь миллионов единомышленников по всему миру, тем или иным образом участвующих в деятельности Amnesty International. В Украине наши сторонники проводят публичные и онлайн-акции, подписывают петиции, пишут письма и осуществляют разного рода давление на тех, кто может и обязан посодействовать в восстановлении справедливости. А в некоторых вопросах, касающихся нашего с вами государства, помогают и люди из других стран. Например, в деле Олега Сенцова, мы публиковали акцию срочной помощи. Она представляет собой некий международный документ, который «обходит» все наши офисы. У людей со всего мира есть возможность написать письмо руководству России с призывом снять все обвинения в терроризме с украинского кинорежиссера Сенцова и активиста Александра Кольченко.
- Ваша организация сейчас развернула широкую кампанию относительно необходимости ратификации Украиной Римского устава Международного уголовного суда (МУС). С чем это связано и насколько это важно для нашего государства?
- Мы уже достаточно давно призываем украинское правительство ратифицировать Римский устав, ведь, прежде всего, это является международным обязательством Украины. Сейчас же, когда в стране продолжаются боевые действия, этот вопрос стоит еще более остро. Поскольку именно Международный уголовный суд является единственным постоянным международным органом, который может расследовать преступления против человечности и военные преступления.
Ратификация этого документа, безусловно, не избавит Украину от обязательств самостоятельно расследовать их. МУС все же является комплементарным механизмом и берется за то или иное дело только тогда, когда власти определенного государства неспособны (к примеру, если разрушена система правосудия) или же попросту не хотят этого делать. Такое случается, когда допустим, страна не заинтересована в расследовании совершенных преступлений теми, кто воевал на ее стороне.
Но при этом стоит учитывать, что ратификация Римского устава – это еще и превентивная мера. Ведь зная, что МУС может взяться за расследование военных преступлений в Украине, те, кто их совершал или намерен снова это сделать на Донбассе, дважды подумают о том, стоит ли.
- А можете все-таки объяснить, как обстоит дело на практике? Означает ли, что после ратификации этого устава Международный уголовный суд автоматически сможет браться за расследование военных преступлений на Донбассе, либо же этому должны будут предшествовать еще какие-то бюрократические процедуры?
- Здесь есть два аспекта. Первый заключается в том, что Международный уголовный суд будет иметь юрисдикцию относительно всех преступлений военных, совершающихся у нас в стране после ратификации Римского статута. Но он может начать расследовать их, как я уже сказал, только при условии, если государство не может, либо не хочет этого делать самостоятельно.
Если же прокурор МУС принимает решение о начале расследования, то оно проводится относительно территории, находящейся в юрисдикции суда. Проще говоря, ни одна из стран не может подавать иски друг на друга. Он сам определяет потенциальных обвиняемых. Что очень важно, МУС расследует преступления высших лиц государства. Это может быть руководство вооруженных групп, государственных военных подразделений и даже страны.
Второй же момент заключается в том, что если Украина и ратифицирует Римский устав, это не даст возможности суду расследовать все преступления, которые уже были совершены у нас. Для этого необходимо будет принять декларацию о распространении юрисдикции МУС на нашу территорию с момента учреждения суда до момента ратификации этого устава.
Стоит отметить, что Украина уже сделала несколько шагов в сторону Международного уголовного суда, хотя они незначительны и достаточно спорны. Первым из них стало принятие декларации о распространении юрисдикции МУС на события, произошедшие во время Евромайдана. В ней украинские власти указали период, когда те происходили, возможных подозреваемых – Виктора Януковича и его соратников, а так же то, что во время революции совершались преступления против человечности.
Мы не беремся давать оценок относительно последнего пункта. Но, к слову скажу, что преступления против человечности – это, например, преследования, этнические чистки, пытки, массовые изнасилования, санкционированные и совершаемые на политическом и систематическом уровне. Эти чудовищные вещи происходили во многих странах мира, в частности, в Африке и на Балканах. Но было ли нечто подобное на Евромайдане? Ответ на этот вопрос Международный уголовный суд, который принял это заявление в предварительную оценку, рано или поздно обнародует. Собственно, как и свою позицию относительно формулировок в этой декларации. В частности, не были ли они политически заангажированы. Ведь МУС все-таки расследует преступления относительно территории и промежутка времени, а не относительно конкретных лиц.
Вторым шагом стала декларация, принятая Верховной Радой в феврале текущего года относительно вооруженного конфликта на востоке. Речь в ней шла о военных преступлениях со стороны НВФ и российских вооруженных групп, присутствующих на территории Украины. Но, во-первых, этот документ так и не был передан МУС президентом Петром Порошенко. А согласно процедуре, без этого суд не может начать даже предварительной его оценки, во время которой прокурор определяет, имеется ли состав преступления по этому делу и решает, начинать ли вообще судебное расследование по нему. А, во-вторых, опять же, у нас вызывает очень много вопросов сама формулировка документа. С учетом того, как он изложен, у суда могут возникнуть опасения относительно политических мотивов такого обращения.
Но в этом отношении не может быть каких-то универсальных прогнозов. Все судебные преследования сейчас касаются Африки. Относительно Европы еще не было ни одного дела. Поэтому, не исключено, что могут возникать новые прецеденты.
- А как собственно Amnesty International на сегодняшний день оценивает положение дел с соблюдением прав человека на Донбассе, какие военные преступления были вами зафиксированы?
- С начала прошлого лета наша организация действительно документирует военные преступления на востоке Украины. Тогда вышел наш первый отчет, который касался пыток и похищений людей на Донбассе. На тот момент мы в основном говорили о нарушениях со стороны представителей так называемых ДНР и ЛНР. Но в дальнейшем мы документировали большое количество военных преступлений и со стороны украинских добровольческих батальонов, в частности, – «Айдара».
Также нам приходилось документировать большое количество неизбирательных обстрелов, которые велись как одной, так и другой стороной конфликта. Когда обстреливались военные объекты, например, в местах проживания гражданского населения, в результате чего мирных жителей гибло больше, чем комбатантов. То есть имела место непропорциональная атака. Конечно, не всегда это является военным преступлением. Но в случае, если такие обстрелы были намеренными и потом расследование сможет доказать, что те люди, которые стреляли, действительно нацеливались на гражданских, они уже будут считаться таковыми. Необходимо сказать, что сторона, которая размещает военные объекты в густонаселенных районах, также разделяет ответственность за преступления.
Помимо этого наша организация документировала случаи жестокого обращения с пленными и применения пыток по отношению к ним.
- Какие именно пытки применялись и с чьей стороны? Были ли среди этих пленных гражданские?
- Пленных пытали по обе стороны конфликта. С украинской стороны пытки, как правило, применяли вооруженные добровольческие батальоны, не интегрированные в систему контроля и подотчетности официальных структур. К примеру, бойцы того же «Айдара». Хотя они сейчас получили официальный статус и в последнее время такого рода нарушений с их стороны мы не фиксировали. А вот Правый сектор все еще бесчинствует на Донбассе.
Случаи применения пыток представителями государственных органов тоже были, но они единичны. К примеру, не так давно мы документировали такие нарушения, совершенные представителями СБУ.
Что касается того, какие пытки применяются по отношению к пленным, то они самые разные. Это и содержание в маленьких подвальных комнатах без еды, воды и предоставления медицинской помощи, угрозы смерти, пытки электричеством, лишение сна, и подвешивание под потолок, и использование холодного и огнестрельного оружия, избиение, имитация казни и другое. Применяют их, безусловно, и к гражданским. Бывало такое, например, что мирных граждан незаконно задерживали просто за то, что в мобильном нашли номер какого-то «днровца» или наоборот – фотографию с Евромайдана. То есть, самые нелепые причины для незаконного удерживания людей и применения по отношению к ним пыток используют обе стороны.
Распространены также такие военные преступления, как внесудебные казни. Это, грубо говоря, незаконные убийства тех, кто не принимает активного участия в боях. Чаще они совершаются представителями так называемых ДНР и ЛНР. К примеру, члены НВФ окружали украинских солдат (которые сдавали оружие и соответственно не вели боевых действий) и расстреливали их прямо в окопе. Согласно международному гуманитарному праву, на таких людей распространяются практически такие же принципы защиты, как и на гражданских лиц.
Однако в начале конфликта мы документировали и несколько таких случаев со стороны проукраинских сил. Это были единичные случаи. Однако, мы не можем сказать, представители каких именно батальонов их совершали. Расследовать это должно государство. Хотя, учитывая, что преступления совершались в прошлом октябре где-то в селе, которое уже перезахватили, разбомбили, а местные жители разъехались, конечно, сложно представить, как это сейчас осуществить. Поэтому мы всегда и настаиваем на том, что все это нужно делать по горячим следам.
- Вы упомянули о бесчинствах Правого сектора на Донбассе. В чем конкретно они проявляются?
- Они оборудовали свою базу на территории бывшего пионерского лагеря в Днепропетровской области, где незаконно содержат граждан. Представители ДУК похищают людей, после чего отвозят их на эту базу, где применяют к ним разного рода пытки. Начиная от подвешивания под потолок и заканчивая переломом костей и использованием против них холодного оружия. Так же, члены этой организации требуют деньги от этих задержанных или от их родственников за освобождение. И жертвами их бесчинств становятся, в том числе, обычные мирные люди, которые не применяли силу и никогда не были членами НВФ на Донбассе.
- То есть, это даже не потенциальные враги…
- Понимаете, даже если это люди, которые воюют на стороне сапопровозглашенных республик, у Правого сектора, как добровольческого батальона, а, тем более, не интегрированного в государственную систему, очень ограниченные права на их задержание. По законодательству им можно задерживать людей на максимально короткий срок и потом передавать тех сотрудникам правоохранительных органов. Удерживать их на этой базе долгое время они не имеют никакого права. Пытки и жестокое обращение с пленными по международному законодательству абсолютно недопустимы. Ну, а последствия вымогательства денег предельно ясно описаны в нашем Уголовном кодексе.
- А как ваша организация собирает информацию о совершаемых преступлениях? Ваши представители выезжают непосредственно на место событий, общаются с этими людьми?
- Да, время от времени наши исследователи выезжают как на подконтрольную, так и неподконтрольную Украине территорию Донбасса. Ведь находясь постоянно в Киеве, очень сложно судить о ситуации.
А прибыв на место, мы проводим интервью с жертвами этих преступлений, с их родственниками, медицинским персоналом, комбатантами, правоохранительными органами, а так же свидетелями. Собираем там всякого рода документы: медицинские заключения, выводы судмедэкспертов, всевозможные рапорты правоохранителей, фотографии мест содержания в плену или под стражей и т.д.
Помимо этого мы работаем так же в формате кабинетных исследований. К примеру, изучаем доступные в социальных сетях или предоставленные нам видеоролики, просматриваем фотографии с мест событий, общаемся с людьми по телефону и т.д. А потом, на основании этого, проверяя все имеющиеся сведения и подтверждая их информацией и доказательствами из нескольких источников, делаем общую оценку ситуации, формируем отдельные кейсы (выводы по конкретно взятому случаю. – Ред.) и готовим наши рекомендации относительно того, как нужно решать проблему.
- И сколько примерно гражданских лиц, по вашим данным, побывало в плену по обе стороны конфликта?
- Мы не можем назвать каких-то конкретных цифр. Наша цель – документировать тенденции в нарушениях прав человека и международного гуманитарного права. Поэтому, данный вопрос все же лучше адресовать государству.
Мы предоставляем свои предварительные сведения, указывающие на совершение определенных преступлений. А государство, опираясь на них, уже должно провести всестороннее независимое расследование и обнародовать его результаты, в том числе предоставив и эту статистику.
Но, что касается гражданских лиц, то могу сказать точно – во всех конфликтах по всему миру, к сожалению, обычные люди страдают больше, чем комбатанты. Вооруженные противостояния сейчас везде происходят в местах проживания гражданского населения. Никто ведь не ходит в поля двумя армиями.
- Впрочем, подобные выводы относительно мирного населения напрашиваются и на основании последних данных по погибшим на Донбассе, обнародованных ООН…
- Это правда.
- А вы подавали свои материалы, к примеру, в Администрацию Президента Украины, либо в какие-то другие органы украинской власти?
- Конечно. Как только мы публикуем отчеты, все они отправляются тем, кто, как минимум, указывается в разделе наших рекомендаций. А это и Президент, и Верховная Рада, и глава ВРУ, и Генпрокурор, и Министр обороны, и уполномоченный по правам человека... На самом деле ведь большое количество людей в нашей стране могут влиять на ситуацию с соблюдением этих прав.
- И есть уже какая-то обратная реакция или пока нет?
- Время от времени есть. Например, когда мы выдали наш последний отчет, в котором заявили о нарушениях со стороны СБУ, то там очень быстро отреагировали на это. Мы встретились с представителями Службы безопасности, предали им все данные по пыткам, которые совершали их сотрудники и нас заверили, что расследование по этим случаям будет проведено в ближайшее время. Но пока они не предоставляли нам каких-то результатов.
- А можете подробнее рассказать, что это был за случай?
- Это было жестокое обращение и пытки со стороны сотрудников СБУ в отношении задержанных по подозрению в сепаратизме и совершении терактов. Но, что бы ни совершил человек, пусть даже худший из нас, он имеет право на справедливый суд и его ни в коем случае не имеют права пытать.
- А к руководителям батальонов, члены которых совершали военные преступления, вы обращались?
- Представители добровольческих батальонов на этапе документирования нами нарушений не имели официальных статусов, соответственно мы не могли вести с ними коммуникацию. Но, в любом случае, за их действия отвечают власти Украины, и мы отправляли информацию в соответствующие органы – Министерство обороны, СБУ, Координационный центр АТО. Мы призывали руководство страны усмирить, а также полностью интегрировать их в государственную систему контроля.
При этом государство должно четко понимать, что одного подчинения этих батальонов себе мало. Нужно еще расследовать те преступления, которые были совершены их участниками во время конфликта на Донбассе. Ведь пока там будут служить преступники, оставшиеся безнаказанными, это будет плодотворной почвой для будущих нарушений со стороны военных.
- Кто несет ответственность за военные преступления - командир батальона или конкретные люди, которых все-таки удалось каким-то образом вывести на чистую воду и доказать их причастность к тому или иному правонарушению? Здесь ведь очень тонкая грань…
- Если мы говорим о Международном уголовном суде, то, безусловно, своим решением он будет наказывать командиров. На этом зиждется международное право. И основным прецедентом этому стал Нюрнбергский трибунал, во время которого мировое сообщество решало, наказывать всех нацистов или только руководство Германии.
Так что важно, чтобы Украина сама занималась этими вопросами. У нее в данном плане будет гораздо больше возможностей. И уже сейчас необходимо собирать все данные о нарушениях на востоке и проводить расследования.
МУС же всегда должен оставаться стимулом для нас в части расследования военных преступлений. Ведь, если мы этого не сделаем самостоятельно, за это возьмется международное правосудие. Наказаны должны быть все виновные: и те, кто совершал военные преступления, и кто отдавал приказы их совершать, и те из командования, кто могли знать о них, но ничего не предприняли.
- Вам известно, ведутся ли уже в Украине такие расследования?
- Расследования по таким делам пока проходят очень неэффективно. Можно даже сказать, что их практически нет.
Мы получали письма из военной прокуратуры о том, что проводятся несколько расследований в отношении украинских военнослужащих. Но, основная их часть все-таки касается, к примеру, того же дезертирства.
А по многим преступлениям, совершаемыми бойцами, пока нет возможности даже определить военные они или бытовые. Как, например, в случае с убийством двух женщин членами батальона «Торнадо».
- А почему могут посчитать, что это убийство было бытовым преступлением? И в чем заключается разница?
- Это все – юридические тонкости. И могут исходить из того, какие были мотивы этого преступления. Ведь одно дело, когда происходят боевые действия и во время неизбирательной атаки гибнет мирное население, а совсем другое, когда члены добровольческого батальона просто уходят в какое-то соседнее село и убивают там двух женщин. В таком случае – это уже просто преступление, совершенное людьми в форме.
На самом деле нет большой разницы в том, как квалифицировать эти противоправные действия. Будь это военное, предумышленное или непредумышленное преступление, все равно виновные должны быть наказаны. И не может быть никаких амнистий в отношении военных преступников со стороны государства.
- Какая наивысшая мера наказания предусматривается для совершающих военные преступления?
- Сложно сказать что-то конкретное на этот счет, поскольку каждое дело индивидуально и по каждому из них могут учитываться какие-то отдельные обстоятельства. Но какая мера наказания точно не должна применяться, так это смертная казнь.
- Вы говорили о том, что исследователям вашей организации удавалось напрямую общаться с пленными с обеих сторон. Те из них, которые были членами вооруженных формирований так называемых ДНР и ЛНР и с которыми вам удалось поговорить, были украинцами или россиянами по паспорту?
- Все, с кем мы общались, это все-таки были граждане Украины.
Что касается конкретно российских пленных, то с ними как таковыми нам не приходилось общаться в поле. Разговаривали только с теми двумя задержанными в мае этого года, которые, как заявляют в СБУ, являются гражданами России. Но проблема в том, что нам не удалось с ними поговорить наедине. Все это происходило в присутствии сотрудников СБУ, врачей, большого количества журналистов и других представителей государства. Поэтому сказать однозначно, были ли это русские и применялись ли по отношению к ним пытки, мы не можем. Для этого нам необходимо провести максимально всестороннее исследование, которое бы соответствовало всем нашим стандартам.
- А почему вам не удалось пообщаться наедине с этими двумя пленными?
- Нам не позволили этого сделать. Нас завели к ним, разрешили задать несколько вопросов, но только в присутствие правоохранительных органов.
Наверное, есть масса информации, которой располагает СБУ в деле этих людей, но с нами ней никто не делится. Поэтому поехать и встретиться с их потенциальными сослуживцами или родственниками у нас нет возможности.
Хотя мы и не ставим сейчас перед собой цели доказать присутствие российских войск на Донбассе. В свое время мы уже говорили о том, что Россия действительно поддерживает ту сторону, публиковали серьезные доказательства этого. Так что, на данный момент для нас больше волнует, кто нарушает права человека и кто совершает военные преступления на востоке.
- А о каких конкретно доказательствах идет речь?
- Мы четко показали, публикуя свои снимки, каким образом российская военная техника пересекала границу России и Украины, и как наращивалось ее присутствие на Донбассе. Также собирали сведения очевидцев, которые непосредственно общались с представителями российских войск.
- А фиксировала ли ваша организация случаи мародерства на Донбассе?
- Мы на этом вопросе не концентрировались. Но такие факты, как мародерство, контрабанда на блок-постах, действительно существуют. Мы об этом знаем и даже сталкивались с некоторыми такими случаями. Надеюсь, у нас будет возможность все-таки задокументировать это более предметно, и найти определенное решение данных проблем, предложив его на рассмотрение государству.
- Как Amnesty International оценивает соблюдение всех необходимых гарантий со стороны государства по отношению к переселенцам?
- Безусловно, та помощь, которая предоставляется переселенцам, является недостаточной. И во многом волонтерские организации, которые помогают этим людям, берут на себя основной удар. Государство же на определенном этапе было не способно даже правильно посчитать количество помощи, которое необходимо внутренне перемещенным лицам. И это на самом деле огромная проблема. Ведь есть большое количество международных доноров, которые готовы помочь в этих вопросах. Но им нужно четко понимать, кому пойдет эта гуманитарная помощь и сколько ее нужно.
Плюс ко всему переселенцы до сих пор сталкиваются с проблемами, связанными с оформлением документов. Ведь многие уезжали из дома в чем были, оставив там паспорта, документы на детей, трудовые книжки и т.д. И теперь у них возникает масса трудностей при попытках восстановить их.
- Парламентом в мае этого года был принят документ, которым Украина признала факт отхода от некоторых обязательств Конвенции о защите прав человека на востоке. С трибуны Верховной Рады тогда можно было услышать разные его трактовки, вплоть до того, что у людей на Донбассе не будет потом возможности обратиться в Европейский суд по правам человека и т.д. Как это шаг оценивает ваша организация?
- Сразу скажу, что люди смогут обращаться в ЕСПЧ, поскольку у них есть украинские паспорта. А те ограничения, которые были приняты властью Украины, в принципе, у нас не вызывают никаких серьезных опасений. Единственное, что нас смущает, так это продление срока содержания людей под стражей. Это противоречит тем нормам, которые представлены в Европейской конвенции по правам человека.
- Богдан, предлагаю так же поговорить о других весьма болезненных темах, касающихся Украины. К примеру, по сей день остается нерешенным вопрос относительно событий в Одессе 2 мая 2014 года. Amnesty International в своем отчете по итогам прошлого года указывала, что расследование по этому делу вызывает много вопросов. Изменилось ли что-то за полгода в этом отношении?
- В расследовании событий в Одессе нас больше всего беспокоит факт наличия избирательного правосудия. Все прекрасно знают, что было две группы людей (представители Евромайдана и Антимайдана), которые присутствовали во время протестов 2 мая на Куликовом поле. И как одни, так и вторые, во-первых, были готовы к насилию, а, во-вторых, это насилие применяли. Однако сейчас мы видим, что на скамье подсудимых оказались двадцать человек – исключительно представителей Антимайдана. Соответственно нас волнует вопрос о том, как так получилось, что в организации массовых беспорядков, которые были делом рук обеих лагерей, сегодня обвиняют только одну сторону.
К тому же, возникают вообще вопросы относительно того, кто эти подсудимые. Поскольку, пообщавшись с их родственниками и адвокатами, у нас сложилось впечатление, что это случайные люди, которых просто удалось использовать с целью «повесить на них всех собак». Ведь в чем заключалась история? Во время этих беспорядков, пытаясь спрятаться от сторонников Евромайдана, группа антимайдановцев отошла в торговый центр «Афина». Там они встретили сотрудников милиции, которые пообещали им вывезти их за пределы Одессы и отпустить. Они на это согласились. И их действительно вывезли, но по сей день так и не отпустили. Вместо этого этих людей поместили в СИЗО в Виннице, где им потом по skype-связи из Одессы продлевали меру пресечения в виде содержания под стражей.
Разочаровывает еще и то, что следствие сфокусировалось именно на расследовании организации массовых беспорядков и фактически не занимается вопросом, касающимся фактов бездействия сотрудников милиции и МЧС, которые, по имеющейся у нас информации, находясь на месте событий, не выполняли своих функциональных обязанностей. Здание МЧС в Одессе находится в нескольких минутах езды от Дома профсоюзов, но пожарные, несмотря на это, приехали на вызов только спустя сорок минут. И этот факт сегодня почему-то не является предметом расследования. Хотя как раз во время пожара и погибла большая часть людей.
В этом деле нужно расследовать абсолютно все. Но, к сожалению, на данный момент мы имеем только одну часть пазла. И та вызывает очень много сомнений относительно справедливости судебного разбирательства.
- А есть ли у ваших представителей сегодня доступ в Крым?
- Да. Мы как раз недавно ездили туда. Могу сказать, что в Крыму все же продолжается наступление на инакомыслие – на людей, проявляющих свою проукраинскую позицию, либо несогласие с аннексией полуострова РФ. «Мишенью» по большей части стали крымские татары. Им запрещали проводить митинги или демонстрации. Были случаи похищений и пыток крымскотатарских активистов. Местные же де-факто власти (теперь уже российские) проявили свое нежелание или неспособность расследовать эти факты.
К тому же, первого апреля, как известно, там закрыли самый большой крымскотатарский канал «АТР». До этого осуществлялись достаточно сомнительные обыски на телеканале, а так же в редакциях других средствах массовой информации, проводились весьма странные допросы журналистов.
Осуществляются атаки и на Меджлис крымскотатрского народа. Мы были на суде по делу Ахтема Чийгоза (заместитель председателя Меджлиса крымскотатарского народа. – Ред.). Его обвиняют в организации массовых беспорядков и убийстве двоих человек во время демонстрации в Симферополе в феврале 2014 года. При этом есть четкие доказательства того, что он наоборот старался утихомирить толпу и не дать двум противоборствующим сторонам (сторонникам крымскотатарского Меджлиса и «Русского единства». – Ред.) пуститься в атаку друг против друга. Что касается обвинений в причинении смерти, так там, одного человека просто затоптали в толпе, а у второго случился сердечный приступ. Соответственно, возникают большие сомнения на счет объективности следствия по его делу.
Если говорить в целом, то там есть некая атмосфера страха, которая нагнетается, в том числе, и присутствием людей в форме без опознавательных знаков. Не понятно, какой у них юридический статус. При этом тот же Сергей Аксенов признавал, что они иногда закрывают глаза на нарушения, которые совершаются этими людьми.
Вообще у властей Крыма есть четкое сообщение всем жителям полуострова: или вы соглашаетесь с тем, что происходит, или вы собираете свои вещи и уезжаете отсюда.
- А общались ли вы с простыми крымчанами, которые, возможно, даже поддерживают аннексию?
- Для тех, кто обладает здравым смыслом, наверняка, не является секретом, что люди там, в своем большинстве, все-таки поддерживают нынешний статус Крыма в составе России. Другой вопрос – каким образом там проходил референдум, и на каких основаниях полуостров отделился от Украины так, что на него стали распространяться нормы международного гуманитарного права, касающиеся оккупации. Которые, кстати, не всегда соблюдаются.
Это четко прослеживается, например, в деле Олега Сенцова. Россия не имела никакого юридического права вывозить его с территории Крыма и судить его по своим законам. Это противоречит нормам Женевской конвенции. Если они хотели привлечь его, а так же активиста Александра Кольченко к ответственности, то должны были это делать на территории Крыма и по украинскому законодательству. Помимо этого, есть еще масса других нарушений.
- Что это за нарушения? Я знаю, что Вы лично присутствовали на заседаниях суда по делу Сенцова.
- Заключение Олега Сенцова и Александра Кольченка на 20 и 10 лет соответственно стало результатом крайне несправедливого судебного процесса, при котором во внимание судом были взяты свидетельства, полученные под пытками.
Главными свидетелями в этом деле выступали Алексанр Чирний и Геннадий Афанасьев, которых уже осудили на семь лет по этому делу и они пошли на сделку со следствием.
Однако недавно Чирний не захотел свидетельствовать суду, но подтвердил все показания, которые давал до этого. А Афанасьев вообще отказался от всех своих свидетельств, сказав, что они были взяты у него под принуждением и утверждает теперь, что он вообще не знает ни Олега Сенцова, ни Александра Кольченко.
Ко всей этой картине добавляется то, что нам поступало очень много сообщений, в частности, от адвокатов, о применении пыток по отношению к этим людям. И такое поведение Чирния и Афанасьева является своеобразным подтверждением этому.
- Ну, если не подтверждением, то хотя бы наталкивает на эту мысль…
- Да. Появляется все больше уверенности, что пытки все-таки применялись. Кроме того, есть доказательства того, что они применялись и по отношению к Олегу Сенцову. Это все зафиксировано в медицинских документах.
Третий же свидетель в деле украинского кинорежиссера – это вообще агент ФСБ, проводивший так называемый оперативный эксперимент, который заключался в предоставлении взрывчатки Чирнию, в результате чего Чирния и арестовали. Адвокаты в этом деле заявили о том, что со стороны ФСБ имела место провокация, но их заявления также были проигнорированы судом.
Но, в любом случае, даже если Олег Сенцов или Александр Кольченко имели отношение к поджогу двери офиса общественной организации «Русская община Крыма» и представительства Партии региона (или как обозначено в материалах российских следователей - партии «Единая Россия»), им не могут выдвигаться обвинения в терроризме. Они должны быть сняты с них, и в случае проведения повторного судебного разбирательства, все свидетельства, полученные под пытками, не должны быть приняты во внимание судом.
- Вы сказали о наступлении на инакомыслие в Крыму. А как обстоят дела с этим у нас на материковой Украине? Насколько соблюдаются эти права сегодня?
- Мы как раз работаем сейчас над исследованием по свободе СМИ. И могу сказать, что, к сожалению, фиксируем некоторые случаи давления на них и на журналистов. Собрали много информации и работаем над ней. Думаю, в сентябре выпустим наше исследование, в котором, безусловно, будут фигурировать случаи с телеканалами «Интер», «112 Украина».
- Приоткройте все-таки немного завесу. Что конкретно Вы имеете ввиду? Давление со стороны государства или что-то другое?
- Это разного рода нарушения. Не всегда они могут проявляться в виде давления. А, например, в виде отказа от проведения расследований относительно того, кто глушит сигнал телеканалов во время трансляции новостей. Есть так же случаи прямых указаний относительно того, о чем СМИ могут говорить, а о чем нет. Таким образом создается самоцензура.
Будем этот вопрос освещать, но немного позже. Однако могу сказать, что в некоторых случаях у нас действительно появлялось много беспокойств на счет сворачивания свободы выражения. Самым показательным примером этому, конечно же была ситуация с Русланом Коцабой, который сейчас находится за решеткой всего лишь за то, что снял видеоблог, в котором высказал свое мнение относительно мобилизации. На такое заявление государство может ответить лишь выражением другого мнения, но никак не арестом. Поэтому Руслана Коцабу мы признали узником совести. Кстати говоря, это первый узник совести в Украине за много лет.
- Не можем не затронуть тему расстрелов на Майдане Незалежности зимой прошлого года. В вашем годовом отчете указывалось, что расследование дел по этим событиям протекают достаточно вяло, есть много непонятных фактов в этом отношении и т.д. Как обстоят дела на сегодня?
- Могу сказать, что расследования действительно протекают очень вяло. И на сегодня, как известно, наказаны всего лишь два человека за преступления, совершаемые в тот период.
Нам удалось узнать, что у правоохранителей отсутствует техническая база, которая позволила бы правильно оценить и проанализировать все фото- и видеоданные, которыми располагает следствие. Проблемой также является отсутствие сотрудничества со стороны бывших сотрудников силовых органов, которые были вовлечены в противоправные действия. Но, при этом даже то, что под силу сотрудникам внутренних органов, не делается ими надлежащим образом. Например, со многими пострадавшими во время Евромайдана правоохранители вообще не связывались, а на некоторых выходили не более одного раза.
И вообще в контексте этого стоит сказать, что проблема милицейского произвола в Украине не решается. До сих пор не создано механизма, благодаря которому можно было бы эффективно и объективно расследовать преступления, совершаемые правоохранителями. Мы со своей стороны уже давно призываем государство создать такой механизм. И было бы разумно сделать это на основе Государственного бюро расследований (ГБР), относительно которого сейчас ведутся дебаты в Парламенте.
Сейчас все преступления, совершаемые милиционерами, расследует Генеральная прокуратура, которая не является функционально независимой от органов внутренних дел. Соответственно она очень неохотно начинает судебные преследования и разбирательства относительно своих коллег. Иными словами, существует круговая порука, конфликт интересов.
Кстати, мы недавно провели интересный всеукраинский социологический опрос относительно пыток и жестокого обращения с задержанными. И оказалось, что каждый третий в Украине сталкивался напрямую или косвенно с пытками со стороны правоохранительных органов и опасается, что они могут применяться при задержании. К тому же половина опрошенных считает, что в этом плане в милиции после Евромайдана так ничего и не изменилось.
- Вы сказали, что у правоохранителей нет механизма, с помощью которого можно оценить собранные фото- и видеоматериалы по событиям на Евромайдане. Что имеется ввиду: нет необходимого оборудования или отсутствует законодательный механизм в соответствии с которым можно было бы приобщать эти материалы к тому или иному делу?
- Отсутствует алгоритм, который бы позволил им эффективно оценить эти материалы и сама аппаратура. Наверняка, там стоят старые компьютеры, на которых нет соответствующих программ.
К слову, недавно наша организация выпустила очень большое исследование относительно конфликта в Секторе Газа в прошлом году. И вот мы, готовя его, сотрудничали с компанией, которая имеет все возможности по оценке видео, фото,
элементов разрушенных зданий и даже дымовых грибов после взрывов. Они в силах полностью реконструировать картину интересующих их событий. При правильном анализе видеороликов и фотоматериалов можно понять, откуда и когда прилетел снаряд, из какого типа оружия, сколько людей погибло, определить паттерны атак и т.д.
Точно так же можно было бы оценить ситуацию, происходившую на Майдане в феврале прошлого года: определить, откуда стреляли снайперы, с какой траекторией летели пули и т.д. Это действительно реально сделать при системном подходе.
К Украине сейчас привлечено огромное внимание со всего мира и при желании подобная помощь могла бы быть предоставлена. Но у нашего государства, к сожалению, достаточно ограниченная политическая воля в отношении расследований событий Евромайдана.
