Скорее всего, власть не понимает, что означает для экономики страны предусматриваемое бюджетом-2015 дальнейшее падение ВВП на 4,3%. Но ведь это пораженческая доктрина, тот же по своей сути, только в экономике, Иловайский котел. И, по большому счету, похоронка действующей власти — не только правительства и парламента, но и президента. Всегда скептически относился к известным прожектам по поводу досрочных выборов. Сейчас начинаю понимать, что это может стать реальностью. Не хочу этого, так как голосовал за Порошенко и за его избирательный блок. Но именно это обязывает меня быть принципиальным в своих оценках ситуации, о которой пойдет речь.
По прогнозам КМУ (постановление №709 от 22 декабря 2014 г.), экономический рост наступит лишь в будущем году. Но и он, даже согласно оптимистическому сценарию, будет весьма скромным: в 2016-м — всего 2,2 %, в 2017 г. — 3,5%. Но ведь нам, чтобы реально претендовать на членство в ЕС, необходима политика опережающего роста, а это минимум 6–7% ежегодно. У нас есть собственный опыт такого решения: в 2000–2004 гг. мы имели 8,2%. Но об этом пока речь не идет. Спрашиваю: в чем же тогда результативность осуществляемых начиная со второй половины 2014 г. преобразований, столь громогласно декларируемой политики реформ, политики системной поддержки нашего государства мировым сообществом? Ведь речь идет о ключевой системообразующей проблеме государственной политики. В своем недавнем интервью одному из украинских изданий я уже касался этой проблемы.
У меня такое впечатление, что власти до конца еще не осознали критичность реального состояния экономики. Это не только результат внешней агрессии. Экономика Украины находится в глубокой депрессии (фактической деградации) уже более шести лет: самое масштабное падение ВВП в мире в 2009 г. — 14,8%, далее два года незначительного роста, в 2012-м и 2013-м — опять стагнация (нулевой рост 0,2 и 0,1% соответственно), в 2014-м — минус 7,5% (прогноз НБУ), в 2015-м снова ожидаемый минус 4,3%.
Что в итоге? По предварительным оценкам, в 2014 г. уровень ВВП составил примерно 90–91% 2008-го. Эта позиция не нуждается в дополнительных комментариях — мне не известны подобные аналоги в мировой экономике.
По данным статистики МВФ, по показателю номинального ВВП на душу населения мы опустились на 105-е место (2004 г.— 51-е). Это 3,9 тыс. долл. Среднемировой показатель — 11,2 тыс. долл. В Беларуси — 7,4 тыс., Казахстане — 11,8 тыс., России — 14,9 тыс. долл. Наши итоговые показатели 2014 г. будут еще более удручающими. С учетом падения ВВП и девальвации валютного курса мы, скорее всего, будем иметь номинальный ВВП на одного человека на уровне около 3 тыс. долл. В мировой градации это показатель стран с самым низким уровнем доходов. Важно и другое сравнение. В ЕС — 32,1 тыс. долл., у нас — 3 тыс. Более чем десятиразовое отличие — это не только количественные несоответствия. Это и принципиально значимые качественные различия, которые в процессе евроинтеграции нам необходимо преодолевать.
Возникает естественный вопрос: как это в принципе возможно? Каким образом страна, где очень высокий интеллектуальный потенциал, страна, имеющая наиболее благоприятные в Европе природно-климатические условия развития АПК, входящая в число мировых лидеров по производству металла, располагающая самыми передовыми технологиями в аэрокосмической сфере, в самолето-, судо-, танкостроении и тяжелом машиностроении, страна, обладающая высоким научным потенциалом, смогла опуститься на самое дно мировой экономической динамики? Не являемся ли мы в этом контексте действительно, как свидетельствуют отдельные страницы нашей истории, государственно недееспособным образованием, негосударственной нацией? Сразу же скажу — я так не считаю.
Майдан убедительным образом опроверг это. Хотя подобные вопросы не могут в сложившихся обстоятельствах не беспокоить каждого думающего моего соотечественника. Для меня как экономиста политика опережающей экономической динамики — это основа не пустозвонного, а реального повышения жизненного уровня людей, основа не только евроинтеграционной, но и оборонной стратегии, стратегии нашей соборности — нашей наивысшей ценности, в конечном итоге, нашей государственности. Почему эта стратегия откладывается фактически на три года, почему и в этом году планируется минус?
Аргументы правительства однозначны: потеря 20% ВВП на фактически оккупированных Россией территориях плюс военные расходы — суммарно 90 млрд грн. Я тоже считаю военно-оборонительную доминанту расходов бюджета (а это сегодня синтезирующая слагаемая государственной политики) принципиальным достоинством бюджета-2015. Аплодирую этому. Но суть поставленной проблемы от этого не меняется. 20% ВВП оккупированной территории (округляю: 3% — Крым, 12 — Донецкая область и около 5% — Луганская) — действительно весьма масштабные потери для нашей экономики. Хотя в этом показателе не учитывается деятельность предприятий Донбасса, расположенных на территории, свободной от оккупации. Но эти потери учтены в итогах 2014 г., которые составляют исходную статистическую базу расчетной динамики 2015-го. Поэтому показатель минус 4,3% — это фактически прогнозируемое падение ВВП на территории, исключающей Крым и оккупированную часть Донбасса. Правительство не решилось сказать об этом во всеуслышание.
Конечно, налицо очень серьезные, вызванные фактически военным положением страны вызовы в экономике. Глубокий кризис переживает система финансов. Но, говоря о перспективе, мы обязаны очень тщательно взвесить не только это, но и формирующиеся в этом году возможности, то, что экономисты называют точками роста, максимальным образом сосредоточить внимание на их реализации. Попробую лишь обозначить отдельные из них.
Это, во-первых, весомые военные заказы предприятиям ВПК, превращение их в ведущее звено ускорения промышленного производства, очаг инновационного прогресса. Обосновывая механизмы антикризисной политики, Кейнс включал в их перечень «финансируемые с помощью займов военные расходы». Эти рекомендации были взяты в годы Второй мировой войны на вооружение президентом США Ф.Рузвельтом, когда военные расходы стали локомотивом экономической динамики: в 1941–1945 гг. среднегодовые темпы роста там достигли 16,9%. Понимаю условность этого сравнения — акцентирую лишь на проблеме. Украине нужна не просто действенная программа, а закон о развитии ВПК, предусматривающий не только общие, но и, возможно, точечные решения соответствующей проблемы.
Во-вторых, нельзя не принимать во внимание и улучшающуюся внешнеэкономическую конъюнктуру (по прогнозам МВФ, в 2015 г. темпы роста мировой экономики должны увеличиться с 3,3 до 3,8%, а для стран с низкими доходами — до 6%). Расширяются наши возможности экспортных потоков на основе реализации Соглашения о зоне свободной торговли с ЕС, освоения новых рынков в других частях мира, в т.ч. в Казахстане и Беларуси. Снижение цен на энергоносители и валютного курса гривни — это тоже факторы повышения конкурентоспособности нашего экспорта. Экспортная экспансия КНР строится во многом на искусственно заниженном курсе юаня.
В-третьих, есть основания рассчитывать на действенность предпринимаемых мер по стимулированию малого предпринимательства.
В-четвертых, мы говорим о дополнительных возможностях роста и в связи с реализацией политики децентрализации, детенизации и решительного преодоления коррупционных потерь.
В-пятых, серьезным стимулом роста может стать реализация с учетом иностранной помощи восстановительных инфраструктурных и жилищно-коммунальных проектов в Донбассе.
Этот перечень можно продолжить. Мы говорим о факторах, которые при условии надлежащего обслуживания (с помощью западных кредитов) долговых обязательств государства могут обеспечить уже в текущем году не падение ВВП и даже не нулевой показатель, а минимум 1,0–1,5% экономического роста, а это — почти 100 млрд грн ВВП дополнительно к прогнозируемому. Более оптимистичными могут оказаться и прогнозируемые параметры инфляции. В связи с более чем двукратным снижением мировых цен на нефть некоторые страны Запада уже сейчас испытывают влияние дефляционных процессов. Естественно, нам подобное не «угрожает». Но полностью абстрагироваться от соответствующих воздействий я бы не стал.
Два условия реализации названных инструментов роста. Преодоление абсолютно непосильных для экономики масштабов государственного потребления и ее беспрецедентной (тупой) политизации — реанимируемой с революционным энтузиазмом политики «свой—чужой». Мы просто иначе не можем. Давно превысившая критические параметры тенизация, как и коррупция, в их взаимозависимости основываются на этом. На этой же платформе воспроизводится логика патернализма, с которой справиться сегодня мы просто не в состоянии. Перманентность фазы глубокой стагнации нашей экономики, о которой речь шла выше, основывается на этом. Бюджет-2015 углубляет эти коллизии.
Как формировалась политика роста после тяжелейшего кризиса начала—середины 90-х (в 1994 г. падение ВВП — 23%)? В первую очередь, за счет сокращения уровня государственного потребления. Вот официальная статистика Госкомстата: в 1995 г. расходы общего (государственного и местных) бюджета составляли 44,6% ВВП, а в 1999-м — 26,7. Бюджетный дефицит в 1995 г. — 6,6% ВВП, в 1999-м — 1,5. Очень хорошо знаю, какой ценой достигались эти результаты. Экономили буквально на всем, что позволяло одновременно не декларативно, а реально снижать налоговый пресс на производителей. По данным статистики, в 1996 г. налоги (за исключением субсидий) на производство и импорт (а это наиболее обобщающий показатель налоговой нагрузки) составляли 21,9% ВВП, в 1999-м — 17,6, в 2004-м — 11,4%. Приходится в очередной раз напоминать, что истоки экономического бума 2000–2004 гг. основывались на этом.
А что сейчас? Расходы только госбюджета: в 2011 г. — 25,3% ВВП, в 2013-м — 27,7, в 2015-м — 30,6%. Аналитики считают, что с учетом местных бюджетов и чистых затрат Пенсионного фонда уровень государственного потребления в этом году составит 52–54% ВВП (!). Мировым опытом доказано: в странах с низким уровнем доходов экономический рост возможен лишь при условии, что госпотребление не превышает 25–30% ВВП. Если мы действительно стремимся обеспечить 6% ежегодного роста экономики, а альтернативы просто не существует, мы должны повысить в 1,5–2 раза норму сбережений. У нас этот показатель перманентно снижается: 2011 г. — 21,5%, 2012-й — 17,9, 2013-й — 15,9%. В странах ЕС — 18–19%. В новых индустриальных странах Азии этот показатель составляет 31–33%, в развивающихся странах азиатского региона — 44–46%. Изменить аналогичным образом ситуацию в нашей стране при существующем уровне госпотребления невозможно.
Каков выход, как обеспечить реальное снижение госпотребления и на этой основе существенно повысить норму накопления капитала, капитализации экономики в целом? В моем понимании, необходима принципиально новая философия государственного строительства — философия максимально возможной либерализации. Я уже писал об этом ранее, в том числе и на страницах ZN.UA. Либеральный принцип «меньше государства» никоим образом не означает, что оно — государство — должно быть слабым, неэффективным. В действительности существует обратная зависимость: «много государства» — свидетельство его слабости. «Чтобы управлять лучше, нужно управлять меньше» — таков непреложный принцип либерализма. Компенсатор этого — дееспособность гражданского общества. Во время глубочайшего кризиса нашей государственности в первой половине прошлого года мы выжили и, осмелюсь утверждать, выживаем сейчас благодаря действенности механизмов гражданского общества. Эта действенность заложена в нашей генетике: в годы безгосударственности нация воспроизводила свои ценности, опираясь на потенциал гражданского общества. Этот потенциал мы должны максимально реализовать и в наши дни.
В свое время Макс Вебер обосновал закономерность не просто воспроизводства, а расширенного самовоспроизводства государственной машины. Эта закономерность максимальным образом проявляется и у нас. Я открыл сайт администрации президента и глазам своим не поверил: у главы этой структуры, выполняющей функции канцелярии (секретариата) президента, семь (!) заместителей, два из них — первые. В АП — 16 не отделов и управлений, а департаментов и главных департаментов, не секретарь приемной, а отдельный офис главы АП. Приплюсуйте к этому аппарат СНБО, Госуправления делами, региональных администраций, Институт стратегических исследований — и получается очень «большой президент». А ведь функции главы государства согласно действующей конституции существенным образом сузились.
Подобная ситуация и в системе правительственных институтов, где корректней было бы вести речь не о 10, а по меньшей мере, о 30% сокращения управленческого аппарата. Логика децентрализации требует этого. Имею в виду не механическое сокращение «строптивых», а наоборот (хорошо знаю высокий профессионализм министерских кадров, особенно среднего звена), сокращение на основе оптимизации управленческих функций, ликвидации дубляжа, делающего недееспособной управленческую структуру. Спросите Яценюка, зачем ему Министерство КМУ, дублирующее функции отраслевых министерств? Вопросами социальной политики занимаются как минимум 5–6 министерств. О какой системности решений может в этом случае идти речь? У нас функционирует Министерство экономики и торговли, а разве бывает торговля без экономики? В Германии — Министерство экономики и технологий. А зачем нам заниматься еще и технологиями — пусть этим занимаются немцы.
Во всех странах главной фигурой правительства является министр. У нас же есть и «старший министр» — министр—вице-премьер: не пустовать же в доме правительства управленческим блокам вице-премьеров, да и когда замглавы АП делегируется в правительство президентом, то должность просто министра — мелковата. А у госпожи Меркель нет заместителей, должность вице-канцлера в Германии не предусмотрена. Почему не предусмотрена? Давайте подумаем вместе. В системе принципов государственного управления есть золотое правило: хочешь, чтобы проводимым реформам доверяли, начинай реформировать с себя. Для нас это правило пока еще слишком сложное…
Я коснулся лишь некоторых аспектов обозначенной проблемы: большое государство — неэффективное государство. Неэффективны и большое правительство, и большой президент. Недееспособность сложившейся системы управления экономикой, ее угрожающая стагнация напрямую связаны с этим. Откровенно говоря, я ожидал, что бюджет хотя бы пунктиром обозначит линии преодоления этой ситуации. В действительности коллизии, о которых идет речь, углубляются.
Бюджет-2015 не стал бюджетом с основным акцентом на проблеме «создать», его доминанта — «правильно поделить», в том числе и то, что «дадут». Логика «создать» еще до сих пор новой властью просто не проработана. Ее нет, поэтому, как и в прошлом году, она переносится на потом. Для условий перманентного кризиса это недопустимо.
